Без промедления Джайкен начал распоряжаться.
— Его надо забрать отсюда, — сказал он ближайшему солдату. — Приведи лекаря. Мальчик ранен. — Взглянув на неподвижные тела Накойи, двух слуг и няньки, он добавил:
— И пусть кто-нибудь выяснит, осталась ли у него в живых хоть одна нянька.
Удары по щиту опять усилились. Кевин отдернул одну руку от края щита — и весьма своевременно. Промедли он хоть одно мгновение — как лишился бы пальца. Он смутно ощутил некое шевеление в груде тел сбоку от него: один из смертельно раненных воинов, вплотную прижатый к нему, сунул рукоять кинжала в ладонь варвара.
— Защищай госпожу, — прохрипел умирающий. — Она жива.
Кевин отбросил губительную мысль, что в таком положении она недолго сможет оставаться живой. Обнаженный и истекающий кровью, почти обезумевший в пылу битвы, он принял кинжал, выставил его за край щита и всадил в ногу ближайшего врага. Нож сразу же был потерян, так как незадачливый противник подпрыгнул с яростным воплем.
— Танцуй веселей, — пожелал ему варвар, одурманенный потерей крови и упоением битвы. В какой-то момент он заметил, что удары по щиту прекратились.
Чуть позже чьи-то руки в зеленых латных рукавицах приподняли край щита и решительно откинули в сторону его расщепленный остов. Кевин посмотрел вверх, щурясь от солнца. Голова кружилась; перед глазами все плыло и раскачивалось; он с трудом разглядел офицерский плюмаж и лицо военачальника Акомы.
На этот раз их встреча обошлась без обычных шуточек.
— Благодарение богам за то, что ты здесь, — произнес Кевин. — Мы порядком влипли.
Люджан пристально разглядывал окровавленные руки Кевина и глубокую рану на его предплечье.
— А при чем тут веселые танцы? — озадаченно повторил он последний боевой возглас Кевина.
— Потом, — пробормотал Кевин. — Потом все объясню.
Кевин неловко повернулся и выругался на двух языках от боли в боку. Его тошнило, и солнце казалось слишком ярким.
— Где госпожа? — требовательно спросил Люджан, начальственной строгостью маскируя собственную тревогу.
Кевин ошеломленно моргнул, уставившись на перевернутые носилки. Мертвые солдаты Акомы лежали сплошной кучей, словно раздавленные жуки.
— Боги всемогущие! Неужели она внизу?
Люджан отдал новый приказ, который прозвучал в ушах Кевина бессмысленным гулом. Но сразу же вслед за этим к нему протянулось множество рук, которые извлекли его избитое тело из-под обломков.
— Нет, — слабо возражал Кевин. — Я хочу знать, что с Марой… — Каждое слово требовало усилий, от каждого вздоха грудь, казалось, наполнялась огнем.
Невзирая на протесты, его вытащили и уложили на землю. Он впал в беспамятство незадолго до того, как послышались удивленные возгласы воинов, которые поднимали носилки. Разбирая сплетенные тела мертвых и раненых, они обнаружили съежившуюся, перепачканную кровью Мару. Она была без сознания, но не ранена, если не считать багрового кровоподтека на голове.
Властительницу Акомы положили на мягкий сухой мох около источника; ее голова покоилась на коленях Люджана. Их окружала сотня воинов. Когда лоскутом, смоченным в холодной воде, стали промывать шишку на лбу Мары, она очнулась.
— Кейок?.. — прошептала она, еще не успев разлепить веки.
— Нет, — тихо ответил военачальник, — Люджан, госпожа. Но именно Кейок послал меня сюда. Он подумал, что ты можешь попасть в беду.
Мара пошевелилась и сказала с легким укором:
— Он — не твой командир, а мой военный советник.
Люджан осторожно убрал волосы с лица госпожи и улыбнулся ей самой дерзкой своей улыбкой.
— Трудно избавиться от старых привычек. Когда мой старый командир говорит мне — прыгай, я прыгаю.
Мара с трудом пошевелилась. Ей казалось, что она вся избита и на ней живого места не осталось.
— Я должна была прислушаться к его словам. — Ее взгляд омрачился. — А Кевин… — встрепенулась она. — Где он?
Люджан кивком показал в сторону походного лекаря, который склонился еще над кем-то, лежащим на мху.
— Он остался жив. В одной набедренной повязке, без оружия и с полным набором геройски полученных ран. Да, вот это воин, каких мало.
— Ран? — Мара порывалась подняться, и Люджану понадобилось приложить на удивление много сил, чтобы ее удержать.
— Госпожа, успокойся. Он выживет, хотя изрядное количество шрамов ему обеспечено. Возможно, он будет прихрамывать и потребуется длительное время, чтобы левая рука смогла служить ему так же исправно, как раньше. Мышцы сильно повреждены.
— Доблестный Кевин. — Голос Мары дрогнул. — Он спас меня. А моя глупость едва не стоила ему жизни.
Военачальник снова коснулся ее почти ласковым движением.
— Жаль, что он раб, — с сочувствием сказал Люджан. — Такая отвага достойна только самых высоких почестей.
Внезапно у Мары перехватило дыхание; она уткнулась лицом в плечо Люджана, и ее заколотила дрожь. Может быть, она плакала, беззвучно и безутешно, но офицер, который посвятил служению ей всю жизнь, никогда не подал бы вида, что заметил это, и никогда бы не позволил, чтобы это заметили другие. Да и окружающие их солдаты быстро нашли чем заняться.
Властительница Акомы горевала о Кевине, чей дерзкий дух покорил ее и чьи поступки заставили ее окончательно понять непреложную истину: он не был и никогда не будет рабом.
Она с радостью освободила бы его, но в пределах Империи Цурануани это было невозможно. Чтобы воздать ему по заслугам, чтобы признать его человеческие достоинства, ей придется лишиться его навсегда. Исполнить то, что она задумала, — в этом заключалось самое трудное из всех испытаний, которым она подвергалась за всю свою жизнь.