Слуга Империи - Страница 241

241

Мара резко выпрямилась, отчего небрежно сколотые волосы волной рассыпались по спине. Не обращая внимания на служанку, кинувшуюся поправлять ей прическу, властительница Акомы сосредоточенно свела брови:

— Тогда он сможет приказать Минванаби…

Она боролась с безотчетным стремлением воспротивиться любому нарушению традиций; само понятие самовластия было чуждо для цуранского восприятия мира.

— Оставьте меня, — с неожиданной резкостью велела она советникам. — Мне нужно о многом подумать.

Сарик поднялся вслед за остальными, но оклик Мары его задержал:

— Сарик, отправь Свету Небес депешу с просьбой дать мне аудиенцию. Поклянись честью Акомы, что от этой встречи зависит безопасность Империи.

Молодой советник поборол любопытство.

— Время встречи, госпожа?

— Сегодня же, как только он сможет меня принять, но не позднее чем за час до полудня, — ответила Мара, перекрывая неуемный шум ветра. В ее голосе не было прежней резкости, разум уже сопоставлял варианты, отбрасывая те, что порождались беспочвенными надеждами; долгожданное озарение едва не опоздало.

— Если уж сбивать спесь с Минванаби, так дорога будет каждая минута.

Глава 11. РАЗВЯЗКА

Мара держала речь перед императором. Ичиндар, Свет Небес, девяносто первый представитель древней, ни разу не прерывавшейся династии владык, восседал на парадном троне в огромном аудиенц-зале, способном вместить до двадцати рот солдат. Массивное деревянное кресло старинной работы, почти сплошь покрытое золотом, украшали узоры из топазов, крупных рубинов, изумрудов и оникса. Основанием трону служило возвышение в форме ступенчатой пирамиды. Мозаичный круг на полу у основания пирамиды изображал огромный солнечный диск. Двадцать Имперских Белых стояли на ступенях с каждой стороны гигантской пирамиды. Прямо перед Марой располагались кресла, предназначенные для высших священнослужителей и советников императора, но при аудиенции присутствовали только трое: писец, ведущий записи, чтобы впоследствии довести их до сведения отсутствующих храмовых служителей, верховный жрец Джурана и верховный отец-настоятель храма Лашимы. Присутствие последнего особенно порадовало Мару: она сочла это добрым знаком, ибо именно он совершал обряд ее посвящения в орден Лашимы — обряд, прерванный прибытием Кейока, который явился, дабы препроводить в родной дом семнадцатилетнюю девочку, нежданно-негаданно ставшую властительницей Акомы.

Сейчас с Марой не было даже ее почетного стража — на официальную аудиенцию к Свету Небес воины не допускались. Она оглашала последнюю часть своего плана. Императорский писец, сидевший по правую руку от нее, торопливо запечатлевал речь властительницы для архива, пока эхо ее слов перекатывалось под сводами гулкого зала с блестящими полами из полированного мрамора. В этом необъятном чертоге, куда лился свет через огромный прозрачный купол и через широкие окна с рамами из золота и хрусталя, звук собственного голоса заставлял Мару почувствовать себя маленькой и слабой.

Закончив последнюю фразу, Мара низко поклонилась, выпрямилась и замерла в предписанной этикетом позе — скрестив руки на груди. Стоя позади низкого ограждения, за которое не разрешалось ступить ни одному просителю, она с трепетом ожидала, что скажет в ответ Свет Небес. Текли минуты, молчание затягивалось; Мара не смела даже глаз поднять из страха увидеть неодобрение на юном лице того, кто находился на вершине пирамиды.

— Многое из того, что ты предлагаешь, госпожа, основано лишь на догадках и рассуждениях, — промолвил наконец император тоном непререкаемой властности.

— Величество, это наша единственная надежда, — ответила Мара, не отрывая глаз от узоров на полу.

— Но это… неслыханно.

То, что Ичиндар подумал прежде всего о следовании традиции, а не о собственной безопасности, говорило о многом. Этот стройный юный монарх с торжественно-серьезным лицом не рвался к единоличной власти. Не был он также и чересчур робок, чтобы в трудный для себя час с ходу отвергнуть новые дерзкие идеи.

— Многое из того, что сделал ты сам, государь, также беспрецедентно, — заметила Мара, восхищаясь зрелостью и мужеством, гнездящимися в столь хрупком теле.

Ичиндар качнул длинными золотистыми перьями головного убора, выражая величавое согласие. Закутанный в сложное нагромождение одежд, он в точности следовал тягостным предписаниям этикета; бремя власти успело оставить на его лице свои отметины. Темные круги под зелеными глазами и щеки, запавшие от бессонных ночей, омрачали лицо, которое должно бы сиять беззаботностью. Блеск драгоценных камней, показная пышность обстановки не могли скрыть от Мары беспокойство духа, угнетенного тревогой. Как ни молод был Свет Небес, он не мог не понимать, что почва под ним менее надежна, чем зыбучие пески. Он не обманывал себя. Его сила коренилась в безмерном почтении, которое питал цуранский народ к особе императора, но, даже въевшееся в плоть и кровь, это чувство имело свои пределы. Среди девяноста предков Ичиндара были и такие, кто стал жертвой цареубийства, хотя это случалось чрезвычайно редко. Смерть императора сама по себе считалась доказательством того, что боги лишили Империю своего благословения. Это соображение остановило бы любого из властителей, который замыслил бы подобное злодеяние, кроме человека с безграничным честолюбием. Именно такого рода честолюбие, по убеждению Мары, снедало ее врага Тасайо. И сейчас в зале присутствовали те, кто усматривал в упразднении поста Имперского Стратега непростительное нарушение традиций, которое может послужить достаточным оправданием цареубийства.

241